Солдаты раздачи
Точное количество переброшенных в Уфу немцев, никто назвать не может. Зато известно, что многие ныне успешные строительные компании — бывшие стройтресты — созданы из отрядов пленных солдат.
О пленных немцах, привезенных в Уфу на трудовую повинность почти с передовой, рассказал Борис Федорович Любимов — член ревизионной комиссии обкома БАССР и руководитель множества строек в поствоенной Башкирии.
— Немцы и мадьяры (венгры — ред.) начали поступать в Уфу в середине войны. Селили их в Черниковске. Напротив второй площадки моторостроительного завода в то время был цех ширпотреба при фанерном комбинате — его зачистили и сделали казармы для пленных. У офицеров были отдельные комнаты с кроватями, рядовые спали на двухэтажных нарах. Часть из них работала на производстве боллинита — высокопрочной авиационной фанеры.
— Какую им давали работу?
— По специальностям. Например, у моего отца, главного энергетика комбината, в подчинении был немец по имени Пауль, уроженец Гамбурга — высококвалифицированный инженер. В мехмастерских работали немцы-токари, на других участках тоже были немцы, а кто не имел профессии — вместе с женщинами лудили деревянные заготовки и сортировали шпон.
— Это была бесплатная рабсила?
— Не совсем. Немцы были такими же рабочими. В комендатуру ежедневно приходили предприятия с заявками: забирали сколько им нужно было людей и расплачивались деньгами. Но сами пленные зарплаты не получали.
— Это были единичные поставки военнопленных?
— Нет. Основное поступление начались с зимы 1942 года, когда им «дали дрозда» под Сталинградом, тогда в плен попали 94 тысячи человек. Большой лагерь был в соцгороде (нынешний район Колхозного рынка — ред.), там немцы жили вместе с японцами.
— Пленных ограничивали в передвижениях?
— Нет, спокойно ходили по Черниковску, ну, может их сопровождал человек с ружьем, но больше для формальности.
А вот краевед Маргарита Агеева, описывая в своих воспоминаниях зиму 1943 года, припомнила, что первое время пленных водили по черниковским улицам под конвоем.
— Со стороны ТЭЦ вели пленных на работу, они строили дома на перекрестке улиц Ленина и Сталина (нынешние улицы Ульяновых и Первомайская — ред.). По дороге шла серая масса людей, их охраняли солдаты с винтовками и собаками, — рассказывает она. — Люди сбегались посмотреть с криками: «Немцев ведут!». Пленные — грязные, голодные, худые. В них кидали камни, а другие, в том числе и мои старшие сестры, а им было по 11-12 лет, улучали момент и совали пленным кусочки хлеба и картошки, немцы в ответ мотали опущенным головами и улыбались краем губ.
Архитектор Михаил Мазин, также имевший личный контакт с «военнопленным контингентом», присланным на работы на Урал, сохранил негативные воспоминания о «подшефных» рабочих.
— Внешне, по их поведению, не видишь вражды, но посмотришь внимательно в глаза и понимаешь: он, сволочь, ненавидит тебя, — рассказывает г-н Мазин.
Знаменитый архитектор опроверг расхожее мнение, что Черниковку полностью отстроили немцы.
— Черниковск строился по проектам московского института «Гипронефтезавод» в 50-х годах, когда пленных уже не было, немцы возводили единичные здания, — рассказывает он.
— Пленные были в форме? — спрашиваем у Михаила Павловича.
— Многие ходили в форме, но без погон, и друг к другу обращались по званию. Внутри своих коллективов они сохраняли иерархию. Отдаешь команду бригаде, и пока их офицер не подтвердит, они ничего делать не будут.
— Немцы были какие-то угнетенные в отличии от тех же японцев и венгров, даже внешне было заметно, — продолжает Борис Любимов. — По крайней мере День Победы они с нами не праздновали. Были ли идейные фашисты? Наверное, среди офицеров были. Но нам это было безразлично. А их рядовым солдатам вообще не до политики было.
— Случались конфликты с местными?
— Отношение к ним — чисто рабочее, конфликтов не было, наоборот, даже жалели, особенно женщины, — говорит Борис Федорович. — Никакого гнета, скорее немецкие офицеры угнетали солдат, дело доходило до зуботычин. К нам рядовые солдаты-работяги были благожелательны. Я помню, если устраивали какой-нибудь праздник, кто-то приносил гармошку, они и пели, и плясали. Нас немцы скептически называли «веселыми нищими»: так они сравнивали наш быт с тем, что было в Германии. Питания им здесь не хватало, да мы и сами впроголодь жили. 600 грамм хлеба им в день давали. А на «фанерке» они катали бревна — тяжелая работа. В 1946 году с продуктами было хуже, чем в войну — жрать было абсолютно нечего. Это сейчас период засухи в Башкирии, а в августе 1946 года начался нескончаемый дождь, осенью перешедший в снег, и урожай был потерян. Год был паршивый, в первую очередь сказался на немцах.
— Погибали?
— Доходили, — подобрал деликатный ответ Борис Федорович. — Только на «фанерке» около пятисот человек. А если считать соцгород, 21-й трест, «Дубитель», Кирзавод, БНЗС и прочие — тысячи людей.
Трудности перевоза
Но немцы появились в Башкирии задолго до войны и вели здесь процветающий бизнес в сельском хозяйстве и торгуя сельхозмашинами. Институт этнологических исследований имени Кузеева, создающий энциклопедию национальностей, населявших Башкирию, выяснил и эту часть истории республики.
Напомним, научный труд представят в 2015 году к саммитам ШОС-БРИКС. Мы уже рассказывали, как ученные обнаружили пропажу эстонской диаспоры, на этот раз этнографы искали следы немецких хозяйств во времена царской администрации. Выяснилось, что религиозное общество немцев-меннонитов, спешно бросив сотни тысяч гектар пашни, десятки элеваторов, миллионы рублей на банковских счетах, эмигрировало в Канаду, невольно заложив основу хлебно-мукомольной промышленности БАССР, а затем и постсоветской Башкирии.
Меннониты — последователи голландского реформатора и католического священника Менно Симонса. Кстати, немцы в документах себя именовали голландцами. Догматика меннонитов — ожидаемое восстановление в мире царства Божия через распространение на земле церкви чистой и святой.
Доктор политических наук, завотделом религиоведения института этнографии Регина Мухаметзянова родом из Давлеканово — дореволюционной столицы немецкого бизнеса в Башкирии. Она рассказала нам о богатых фермерах-меннонитах, основавших в Башкирии процветающие хозяйства и явивших пример передового механизированного сельского труда.
— Меннониты — это пацифисты, которые добровольно отказывались от оружия и были против вооруженного решения конфликтов. И не служили в армии — одна из правительственных льгот, — рассказывает Регина Мухаметзянова. — Общины жили замкнуто — особенно давлекановские меннониты. Если лютеране и католики общались между собой, то меннониты в свою жизнь никого не впускали и между собой делились на «братских» и «церковных», отличаясь фанатичностью исполнения догм. Впрочем, и в том, и в другом случае смешанные браки не допускались — только внутри общины. В Давлеканово было центральное меноннитское училище — оно давало образование немецким детям и готовило преподавателей для школ колоний.
— Как немецкие крестьяне попали на Урал? — спрашиваем мы у г-жи Мухаметзяновой.
— Немецкие колонисты появились на юго-западе Башкирии с конца XIX века с появлением самарско-златоустской железной дороги. Сперва они осели в Давлеканово, почти до 30-х годов двадцатого столетия — это столица немцев. В 1894 году первые крупные немецкие поселения основаны в Белебеевском уезде. Затем центр смещается в Новоселовскую волость Уфимского уезда — ныне село Пришиб Благоварского района, поскольку на юго-западе все земли были раскуплены, а в Белебеевском уезде к тому же была плодородная земля.
— Пишут, что немцы приезжали с крупными капиталами, в отличие от прибалтийских крестьян. Так ли это?
— Да, в основном прибывали состоявшиеся богатые крестьяне. В Башкирию они ехали из молочанских колоний Украины, столкнувшись с «земельным голодом» в Таврической и Екатеринославской губерниях. Царской администрации было выгодно сотрудничать с немецкой организованной, образованной и высоко платежной общиной. Начиная со времен Екатерины II, немцев переселяли в Башкирию на льготных условиях: они получали налоговые каникулы на землю и скопили неплохие оборотные капиталы. В отличие от местных крестьян, ограниченных земельными наделами, колонистам разрешалось брать землю без лимита. Немцев заселяли специально, чтобы они обучили местных сельчан культуре обработки, привозили технику и передовые аграрные технологии.
Баварцы и благоварцы
Немецкие колонисты — богатейшие землевладельцы. Так, например, Яков Тиссен и Иоган Тиссен имели по 1789 и 1047 десятин земли соответственно. А архивы 1915 года насчитывают 47 фамилий богатейших меннонитов юго-западных башкирских колоний с общими владениями более чем 12 тысяч десятин. Так, например, владение Вильгельма Дика в хуторе Березовском насчитывало 677 десятин, 52 лошади, 161 голову мелкого скота.
Сами поселения колонистов были небольшими. Так хутор Корчаково — всего 5 семей, но в каждой не меньше 5-7 детей.
— У них были огромные владения, — продолжает Регина Мухаметзянова. — Они производили зерно на продажу и даже экспортировали его в Европу, например, в Латвию, Польшу, Чехию, Австрию. По данным архивов, только в 1908 году со станции Давлеканово вывезено более 2 млн пудов зерна.
В те годы Давлеканово стало крупным мукомольным центром, немцы построили первые механизированные мельницы.
Но не только хлебными контрактами давлекановские немцы стали известны в Европе. У коммерсанта Фризена было собственное фотоателье и книжный магазин. Открытки предприимчивого немца расходились по всей России и Европе: здесь в долине Демы работали кумысолечебницы, куда приезжали лечиться от туберкулеза. Фризен организовал для выздоравливающих фотоателье, а отдыхающие отсылали родным и знакомым открытки с видами санаториев, невольно рекламируя демские лечебницы.
— Недавно мне прислали из Германии копию газеты 1914 года с его фотооткрыткой, — уверяет этнограф.
Украинские немцы привезли в Башкирию новый тип жилища — дом, соединенный с дворовыми постройками.
— Жилища колонистов отличались тем, что были соединены коридором с сараем: зимой можно попасть в хлев, не выходя из дома, — говорит г-жа Мухаметзянова.
По словам историков, давлекановские колонисты нанимали татар и башкир, работников зачастую называли сразу на нескольких языках, этот симбиоз порождал такие казуистичные прозвища, как, например, «Атай Франц».
Облюбовав Давлеканово, немцы построили здесь несколько храмов и целый квартал. При этом в городе была православная церковь, мечеть и синагога. А вот в Уфе меннониты так и не появились, в столице Башкирии в основном жили немцы-лютеране.
Колонисты возвели десятки мельниц, использовав лучшие технические достижения тех лет, такие как водные, нефтяные, паровые и электрические двигатели. У давлекановских немцев была негласная монополия на торговлю техникой: через них из Европы шли поставки самых новейших сельхозмашин.
Детство татарского публициста Амирхана Еникеева прошло в Давлеканово. Он вспоминал, что молодые немцы были злыми и надменными. Однажды попав в немецкий квартал, он описал в мемуарах городское жилье зажиточных землевладельцев, с фонтанами и цветущими садами.
— Идешь, бывало, по немецкой слободе — будто попадаешь в иной мир, — вспоминал писатель. — Улицы здесь широкие, устланы зеленой травкой, дома и надворные постройки — все из белого кирпича, сделано прочно и аккуратно, при каждом доме фруктовый сад, во дворах растут какие-то диковинные растения. Всюду чистота, порядок.
Однако ему дали понять, что он зря сюда пришел: члены общины не приветствовали чужаков в своем квартале.
В предреволюционные годы начался первый исход, сопровождавшийся погромами. Дважды из большевистской Башкирии пришлось выбираться семье гражданской жены Маяковского Элли Зиберт — сегодня единственная дочь знаменитого советского поэта проживает в Америке.
— Ее мать, немка, из семьи богатых землевладельцев. Рассказывают, что накануне погрома соседи из числа татар и башкир предупредили Зибертов об опасности. Семья села на первый поезд, оставив дом со всем имуществом. Они эмигрировали в Америку, но ее мать так тосковала по дому, что уговорила мужа вернуться в Давлеканово. Вернулись. И снова с большими проблемами уехали.
Как и другое местное зажиточное население, меннониты оказали сопротивление войскам Красной армии, поддержав наступающего Колчака.
Когда все закончилось, колонистам запретили преподавать религию, началась коллективизация, погромы, ссылки в Сибирь: многие не выдержали и запросились на выезд.
— Им препятствовали, — рассказывает историк. — Но они были очень грамотными, вели переписку с московскими чиновниками, обращались в посольство Германии, и с большим трудом им удалось выбраться. Кроме того, у немцев были деньги. Разными путями, через Дальний Восток, они в большинстве иммигрировали в Виннипег в Канаде, сейчас там большая община, выросшая из эмигрантов из Башкирии.
Точных цифр, сколько уехало людей, нет. Но в 1939 году только в Давлеканово было 6 тысяч немцев, а по данным 1941 года — уже 3 тысячи.
— Нет, не было среди немцев-фермеров ярких коммунистов, — говорит Регина Мухаметзянова. — Но что поделать, пришлось вступать в колхозы. Удивительно, но из потомков колонистов в советское время в Благоварском районе создали колхоз «Россия», ставший миллионером: свои навыки переселенцы сохранили и предложили советской власти.
Немецкая быль
Благоварские немцы вспоминали, что в годы войны с гитлеровскими войсками им морально было тяжело, ведь в них видели врагов. Этнические немцы должны были постоянно отмечаться в «органах».
— Старики говорят, что их просто не считали за людей. Некоторые немцы меняли фамилию и отправлялись на фронт, — рассказывает этнограф.
— Были ли партизанские настроения среди оставшихся немцев в военные годы?
— Те, кто остались, им было не до политики — работали в колхозах. А те, кто интересовались политикой, — выехали.
В 1942 году в Уфу и другие города начали прибывать эшелоны с пленными, а уже в 1953-м в Башкирии оказалось больше всего немцев за всю историю региона — 13 тысяч человек. Для сравнения, в перепись 2010-го в республике насчитали 5909 немцев.
— Что дали колонисты и их дети для современной Башкирии?
— Мукомольная индустрия Башкирии уходит корнями в немецкие давлекановские мельницы, построенные на механизмах, импортированных из Европы. Также и маслосыродельной отрасли.
— Кто-то из правнуков раскулаченных немцев претендует на реституцию имущества?
— Нет, приезжают и просто интересуются, смотрят на дома своих предков. В меннонитском училище в советское время была военная часть, сейчас строительный техникум: потомки немцев, приезжающие в Давлеканово, искренне радуются, что здание продолжило служить образованию, сказываются пацифистские настроения.
— Что сегодня представляет собой немецкая община на юго-западе?
— Центр немецкой жизни в Пришибе остался до сих пор: в школе преподается немецкий, у правнуков колонистов он за родной. В отличие от эстонцев — общинность и уклад жизни сохранились. Старое поколение между собой разговаривает на немецком, хотя молодежь с трудом. Интересно, что председатель сельсовета, татарка по национальности, свободно говорит на немецком. Визуально немецкие деревни отличаются от остальных — перед домами газоны, повсеместно чисто и убрано. Интересная деталь: у большинства немцев прекрасно изученные родословные — они сами «копают» истории своих семей. Выпускают генеалогические книги рода, публикуют их в интернете и находят родственников по всему миру.
— Что стало с последователями Менно Симонса в Башкирии? — спрашиваем мы у г-жи Мухаметзяновой.
— Выехавшие в Канаду колонисты сохранили чистую церковь. А местные меннониты в 1966 году объединились с евангельскими христианами-баптистами, и почти сразу органы госбезопасности установили за ними негласный надзор. А глава общины необаптистов по фамилии Готман, много лет сидел в тюрьме.
Председатель совета общины и смотритель уфимской лютеранской кирхи Эльвира Гартман рассказала, что официальной связи между лютеранским приходом Уфы и баптистами в Пришибе нет. Сегодня в уфимской общине около четырехсот человек. В приходских службах участвуют около ста немцев во главе с пастором Генрихом Минихом, прошедших обряд конфирмации. По сути, полтора столетия уфимские и давлекановские немцы существовали в непересекаемых параллельных мирах.
Что же касается имущества колонистов, то, как признаются специалисты, с этим все сложно: законом определена только церковная реституция, а религия Менно Симонса не считается попранной советской властью, реституция же частного имущества вовсе не описана законом.
Заведующая отделом истории края Национального музея РБ Вера Макарова рассказала нам, что тема меноннитских богатств уже интересовала заезжих иностранцев.
По словам г-жи Макаровой, об имуществе немецкого пивовара Гербста недавно справлялся некий голландец, назвавшийся потомком коммерсанта. Но при всем желании доказать «наследство» невозможно.
— Дело в том, что данные о банковских счетах и земельных закладных исчезли. На каком временном отрезке это произошло — неизвестно, — рассказала г-жа Макарова.
Пропали архивы Банка общественного кредита, Волжско-Камского коммерческого банка, Крестьянского поземельного банка, Дворянского поземельного банка и других, в которых хранилась информация, в том числе и об имуществе немецких и прибалтийских колонистов.
— Я сомневаюсь, что мы готовы к реституции, — критично оценил возможность возврата имущества предкам фермеров завкафедрой политологии и социологии УГНТУ Эдуард Гареев. — Реституция — это красивое кино, реальности под собой не имеющее. И хуже нет диверсии для власти, сейчас затеять эту тему. У нас не Чехия. Не то общественное самосознание.
Политолог считает маловероятным второй приход европейских фермеров.
— Для этого не сложились социально-экономические предпосылки: большая часть трансформации политической и экономической системы осталась на словах, — говорит он. — Наши экономика, налоговая и банковская системы не сопряжены с контекстом общеевропейских норм и ценностей — бешенные проценты, кабальные банковско-кредитные условия, административный ручной ресурс, давление силовиков — все это их отпугивает. Связывать свое дальнейшее будущее с Россией, особенно коммерсантам из благополучных стран, таких, как Германия, не хочется. Пройдет еще два-три десятилетия, прежде чем можно будет всерьез вернуться к этой теме.
