Разведка доложила точно
Похожая история, правда, уже о каждом пятом танке и самолете, работавшем исключительно на ишимбайском горючем, давно «гуляет» в этом городе. Сочинены были и другие мифы, подменившие вымыслом реальные факты. Мы обратились в Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ) в Москве, где хранятся рассекреченные ныне документы Государственного комитета обороны СССР, чтобы разобраться, на чем основаны легенды.
Уфимский крекинг-завод, а так поначалу назывался Уфимский нефтеперерабатывающий, запустили в пробную эксплуатацию в 1937 году. На строительстве предприятия работали бывшие крестьяне, часто не имевшие не только никакой квалификации, но и просто неграмотные. В 1938 году получили первый прямогонный бензин, а на следующий год закончилось, наконец, строительство и первой очереди. Тяжело шло освоение оборудования, потому как нефтепереработчиками стали бывшие строители, а при сооружении предприятия допущено много брака. К концу 1940-го вошла в строй вторая очередь, а в начале следующего удалось выпустить в небольших количествах дефицитное авиационное горючее.
Строительство НПЗ в европейской части страны было вызвано главным образом уязвимостью в случае войны основного нефтяного района СССР — Баку. При этом качество добываемой на Кавказе нефти значительно выше башкирской — высокосернистой. В ишимбайской нефти до 3% серы, а в бакинской — всего от 0,04% до 0,2%. Тамошняя белая сураханская нефть, которую даже в документах ГКО называли «отборной», не имеет себе равных в мире по качеству. Впрочем, и большинство кавказских нефтей характеризовались тогда официально, как «высокооктановые».
— Сера в нефти — это, по сути, серная кислота, которая безжалостно разъедает металл и портит оборудование, — рассказывает бывший главный технолог УНПЗ, кандидат технических наук Святослав Прокопюк, один из наиболее авторитетных нефтепереработчиков Башкирии. — Такую нефть очень непросто перерабатывать и сейчас, а в те годы и говорить нечего. Щелочь, соду заливали в установки. Работа была ужасная — конденсаторы выходили из строя, а газы выбрасывались в атмосферу.
Район «Второго Баку» только осваивался перед войной. По расчетам азербайджанского ученого, доктора геолого-минералогических наук, профессора Чапая Султанова, для создания нового нефтяного региона нужно было 5-7 млрд долларов. Таких денег у СССР тогда и в помине не было. Задача была в другом — не дать немцам захватить основную нефтяную базу на Кавказе и, по мере возможности, строить «Второе Баку».
Стремительное развитие авиации в предвоенные годы потребовало выпуск качественного топлива, технология производства которого на Западе базировалась на развитой химической промышленности, которая в СССР ещё вставала на ноги. Остро не хватало квалифицированных кадров и опыта. Поэтому в 30-е годы одним из путей преодоления отставания стала технологическая разведка, масштаб которой, оказывается, был сравним с усилиями по добыче ядерных секретов в более позднее время. Координировало эту деятельность Военно-техническое бюро (ВТБ) при Совнаркоме СССР во главе с тогдашним председателем советского правительства Вячеславом Молотовым. По заявкам научных организаций и промышленности ВТБ ставило органам НКВД и Разведуправлению Генштаба РККА задания по «добыванию» технической документации, образцов катализаторов и иных сведений. С учетом этих разведданных отечественные ученые и производственники разрабатывали, в том числе и для Уфимского крекинг-завода, технологические процессы производства высокооктанового топлива для авиации.
Американцы, поставившие в 30-е годы оборудование в Уфу, техническими секретами делиться не спешили, а само оборудование завода, вопреки распространенным ныне мифам, к моменту его пуска уже морально устарело лет на 7-8. Точно также янки вели себя и во время войны. Маршал Советского Союза Федор Голиков вспоминал, как он, находясь в 1941-м году в США во главе военной миссии, просил американцев продать за золото современное оборудование для крекинг-заводов. Но те в ответ поначалу предлагали купить то конскую упряжь, то аэропланы времен Первой мировой.
Поэтому основной объем производимого в Уфе бензина поначалу имел октановое число всего 56 и годился разве что для «полуторок» и ЗИС-5. Знаменитым «Студебеккерам» и «Виллисам» и тем был нужен высокооктановый бензин. Ситуацию усугубляла низкая глубина переработки нефти: по опубликованным в 2005 году в журнале «Нефть России» данным выход светлых нефтепродуктов едва достигал в среднем по стране 20%.
Ядовитое зелье
Что-то удалось сделать до страшного утра 22 июня 1941-го. Но наверстывать отставание пришлось уже в военное время и идти порой, как мы выяснили в РГАПСИ, на рискованные решения. Так 17 июля 1941 года ГКО принимает постановление «Об использовании коксобензола в смеси с авиабензином для нужд авиации» — высокотоксичного и канцерогенного вещества. Через 11 дней выходит другой документ — «О снабжении Красной Армии этиловой жидкостью» — сильно ядовитого компонента. Наконец, 13 апреля 1942 года принято постановление «О производстве продукта Р-9», заключительное из целой серии документов, посвященных этой жидкости ядовито-красного цвета, несколько вдохов паров которой было достаточно для потери сознания и сильнейшего отравления. Опасные добавки в горючее, однако, позволяли существенно повысить октановое число авиабензина и он становился пригодным для двигателей новейших советских самолетов.
— Ох, и намучались мы тогда с этой Р-9, содержавшей тетраэтилсвинец! — вспоминает ветеран войны Петр Казинцев, бывший механик бомбардировщика Пе-2, уфимский двигатель которого М-105 работал на 95-м бензине. — Мало того, что из-за неё прогорали клапана и образовывался нагар, а свечей хватало часов на 15, так это была сущая отрава. Работали с Р-9 только в противогазах и резиновых перчатках. Тех, кто не соблюдал технику безопасности, «особисты» могли посчитать «самострельщиками» и отдать под трибунал.
Но и этого «зелья» не хватало. Других, более безопасных, но высокотехнологичных продуктов наша промышленность могла поначалу дать очень мало. Поэтому с начала 1943 года в уфимский бензин стали добавлять американские октаноповышающие компоненты. Так, например, в феврале 1943 года завод отгрузил 14,5 тысяч тонн авиабензина на 37% состоявшего из импортного изооктана. Отечественный бензин, аналогичный по качеству не только «бодяжному» уфимскому, но и даже чисто американскому, начали производить в 1943 году по отечественной технологии только в Баку. Там оригинальную и недорогую технологию с использованием вторсырья, чуть ли не отходов, разработал «король алкилирования» профессор Юсиф Мамедалиев, ученик выдающегося русского химика Николая Зелинского, получивший за это Сталинскую премию и орден Ленина. Открытие азербайджанского ученого позволило в 1943 году начать производить изооктан и в Уфе. Примечательно, что в Баку часть горючего из-за нехватки производственных мощностей, приходилось по-прежнему доводить «до ума» заморскими добавками.
Одно время советские нефтепереработчики так «наловчились», что в декабре 1944-го их одернул сам Лаврентий Берия и распоряжением ГКО от 29 декабря 1944 года потребовал от наркома Байбакова «навести строгий порядок в деле расходовании импортных высокооктановых компонентов». Заводчанам оказалось проще повышать качество бензина дорогими импортными добавками, чем самим совершенствовать техпроцесс.
Не от хорошей жизни в стране руками женщин, детей и стариков резко увеличили заготовку дров и торфа, доля которых в энергетическом балансе страны по сравнению с 1940-м выросла на 40%, а значительную часть автотранспорта перевели на этот суррогат. В бензобаки «всеядных» советских грузовиков заливали даже скипидар и сивушные масла с ликероводочных заводов. Экономить приходилось буквально каждую каплю нефти. А между тем, в конце 1943 года всплыли факты разбазаривания нефтепродуктов. Выяснилось, что в условиях военного времени горючее, иногда даже без оплаты, незаконно отпускалось сторонним организациям вплоть до пивзаводов и чулочных фабрик, тратилось на собственные нужды сверх всякой меры или просто бездумно сжигалось. И на нашем УНПЗ тоже халатно относились к сохранности народного добра. По распоряжению ГКО от 28 декабря 1943 года, подписанного Молотовым, дело передали Наркомату госконтроля. Масштабная проверка нефтяной отрасли завершилась только в ноябре следующего года. Досталось «по заслугам» всем: от самого мелкого начальства на местах до наркома и его замов, порой лично дававшим добро на отпуск бензина «налево».
Нефтяные дороги жизни
Сегодня забыто, что в годы войны без поставок с Кавказа уфимский НПЗ работать совсем не мог. Так производственный план за 1941-й год завод сорвал из-за недостатка сырья и ряда других причин, выполнив его только на 57%, а в феврале 1942 года предприятие вообще встало из-за перебоев поставок из Баку нейтрализованного черного контакта (НЧК), применяемого для обессоливания нефти. И лишь в следующем месяце удалось запустить производство вновь. Свою установку НЧК приняли в эксплуатацию только в декабре 1944 года, за поставку импортного оборудования для которой постановлением ГКО от 22 сентября 1942 года отвечал лично нарком внешней торговли СССР Анастас Микоян.
— До этого приходилось возить НЧК из Баку, — снова вспоминает г-н Прокопюк. — Другого выхода не было. Коррозия металла была страшная.
Во время войны уфимский завод продолжал расширяться: вошли в строй третья и четвертая очередь. Но добыча нефти в Башкирии в 1943 году, по сравнению с довоенным уровнем, упала в два раза. Поставки горючего, нефти и её компонентов с Кавказа в европейскую часть страны шли тяжело, потому, как традиционные маршруты к концу 1941 года оказались частично перерезаны или находились под угрозой бомбовых ударов вражеской авиации. Но полностью перекрыть коммуникации врагу не удалось, хотя такой миф тоже гуляет в Башкирии с перестроечных времен. Причем утверждение о том, что уфимский завод обходился исключительно местным сырьем, приходиться слышать до сих пор от весьма солидных ученых мужей. Однако факты и рассекреченные документы говорят о другом. ГКО предвидел сложности с нефтяным сырьем и поэтому ещё осенью 1941-го «ведомство» Лаврентии Берия экстренно построило большие котлованы-нефтехранилища в Поволжье, в Башкирии, на Урале и в ряде других мест, где труженики тыла успели накопить резервные запасы кавказской нефти. Созданный «НЗ» сыграл неоценимую роль для загрузки УНПЗ и других заводов в европейской части страны в самые драматичные моменты войны и не оставил фронт без горючего. Этот весьма примечательный факт тоже оказался сейчас в забвении.
— Мне доводилось видеть в Саратовской области остатки этих сооружений, — припоминает г-н Прокопюк.
Конечно, временные хранилища не могли решить проблему полностью. Тогда нефть, нефтепродукты и прочее нефтяное сырье стали перевозить из Баку и Махачкалы не только танкерами, но и прямо в железнодорожных цистернах. Вплавь по морю шли эти невиданные в истории караваны в Красноводск, что в Туркмении, а оттуда по железной дороге в европейскую часть страны. Потом нефтяные конвои стали следовать через весь Каспий до Гурьева в Казахстане, а оттуда нефть по нефтепроводу направляли в соседний с нами Орск, а затем по железной дороге в Уфу, Куйбышев, Ярославль и Москву.
Буксировали под огнем врага кавказскую нефть и традиционными речными баржами от Астрахани по Волге и её притокам. Везли нефть, горючее и железной дорогой по левому берегу Волги. А каких жертв это стоило! На коммуникациях в Поволжье царил настоящий ад! Но люди совершали невозможное и сырье поступало на НПЗ.
Можно уверенно сказать, что без поставок сырья с Кавказа исход войны был бы другим, а нефть «Второго Баку» не спасла бы нашу страну.
Берия шуток не любил
За годы войны башкирские нефтяники добыли примерно 5 млн тонн нефти — половину всей добытой во «Втором Баку». Немного по сравнению с бакинскими месторождениями, давшими стране 75 млн. А среднегодовая добыча собственной нефти в БАССР во время войны не достигала и 5% от общесоюзной. Наша нефть не только сложно перерабатывалась, но и крайне тяжело разведывалась и добывалась. Башкирия — это вам не Баку, где нефть сама выходит во многих местах на поверхность, а почва порой просто ей пропитана. У нас она находится на большой глубине. И породы здесь сложнее и много иных трудностей.
Одно время органы госбезопасности даже заподозрили башкирских разведчиков недр в утаивании месторождений. Лаврентий Берия во время войны не только возглавлял НКВД, но и был первым заместителем председателя ГКО и курировал нефтяную промышленность. Для непонятливых: 1 октября 1942 года, а это был самый отчаянный период для нефтяной отрасли, принимается специальное постановление ГКО «О поручении Берия Л.П. наблюдения и оказания повседневной помощи Народному комиссариату нефтяной промышленности». Уфимский, Ярославский и ряд других НПЗ тогда оказались на грани полной остановки из-за нехватки сырья. Шутить генеральный комиссар госбезопасности не любил. Отраслью руководил в оперативном режиме, вникал в каждую мелочь, жалости к разгильдяям не знал и спуску за малейшие упущения в работе, тем более за недопоставку сырья или не вывоз горючего не давал никому. А уж за ЧП на заводах, пожарах какой был в Уфе, выходах из строя оборудования и говорить нечего. Первые секретари обкомов — члены ЦК ВКП(б) были у него на побегушках! Дрожали даже сталинские наркомы.
— Это был настоящий зверь… Почти каждый день звонил: «Как дела? Чего надо делать?» — с нескрываемым душевным волнением вспоминал в интервью в 1990-м (!) Николай Байбаков, сам человек не робкого десятка. Даже мертвый Берия внушал страх, да такой, что и через полвека не проходил. Впрочем, опекаемую им нефтяную отрасль, он вывел тогда из кризиса.
К 1941 году старые промыслы республики были истощены и требовалось срочно найти новые запасы нефти. Для этого в БАССР были эвакуированы специализированные организации Баку, Грозного, Московский нефтяной институт имени Губкина и другие. Но дело шло туго. Одна из причин была в нехватке научных знаний: нефтяники не умели точно вычислять расположение месторождений нефти и искали её часто интуитивно. В 1941-1942 годах не было открыто ни одной богатой залежи. Нужен был решительный прорыв фундаментального уровня.
Неоценимую помощь нашим нефтяникам в этом оказали московские ученые и, прежде всего, забытый сейчас в республике, Андрей Николаевич Тихонов. Профессор МГУ в 31 год, член-корреспондент в 33, впоследствии академик и дважды Герой соцтруда, был блестящим математиком с широчайшим научным кругозором и эрудицией. В 1943 году он в составе группы ученых и специалистов занимался расшифровкой результатов электрозондирования земной коры в районе Ишимбая. Ученый вспоминал потом: «Задачи, стоящие перед экспедицией, с позиции чистого математика я должен расценить, как неразрешимые». Но Тихонову удалось решить доселе нерешаемую математическую задачу и стать автором знаменитой и очень практичной теории решения некорректных обратных задач динамики, сломавшей прежние математические стереотипы, а наши разведчики недр буквально прозрели после этого в своих поисках земных богатств. До академика Тихонова местные нефтяники искали нефть по цвету и запаху почвы, виду растительности, фактически почти вслепую. Если бы не Тихонов, то до сих пор бы буровики и геологи глину из скважин нюхали и бурьян по склонам оврагов рассматривали. В том же 1943-м был получен первый результат: у деревни Кинзябулатово было открыто новое месторождение с первоначальным суточным дебетом 130 тонн.
Взрывной рост башкирской «нефтянки» произошел за счет кавказского района.
На становление нефтяной промышленности в Баку ушло более сотни лет, а в нашей республике всё произошло за считанные годы. Башкирским нефтяникам помогала вся страна, лучшие ученые и специалисты, сюда поставлялось высококачественное сырье с Кавказа. Легендарный директор «Башнефтекомбината», а впоследствии замминистра нефтяной промышленности СССР Степан Кувыкин — тоже выходец из треста «Азнефть». Больше всего средств во время войны было выделено промыслам Поволжья и Урала, а УНПЗ за годы войны расширил на 74% свои мощности за счет оборудования, поступившего из Грозного, Краснодара, Майкопа, а также его закупок по импорту. Азербайджан передал в район «Второго Баку» 40% своего нефтяного оборудования, а «Башнефтекомбинат» принял 7,5 тысяч нефтяников с Кавказа и других регионов. Правда, при этом, по решению Башкирского обкома ВКП(б) и Совнаркома республики от 5 декабря 1941 года из Уфы было выселено 15 тысяч семей не связанных с работой в оборонной и нефтяной промышленности.
Нужно честно признать, что послевоенный взрывной рост добычи нефти и её переработки в БАССР произошел, в том числе, за счет технического и кадрового обескровливания кавказского нефтяного района. Это неизбежно привело к серьезным проблемам в работе главного топливного региона СССР. А на той бескорыстной помощи и жертвенности кавказских нефтяников базируется до сих пор благополучие нашей республики.
Изнурителен и ответственен был труд нефтяников. Но и страна для них ничего не жалела. Спецодежда — вплоть до полушубков и тулупов. Продуктами их снабжали в закрытых распределителях, как никого другого в тылу. Рабочие, занятые на наиболее важных работах, получали мяса в месяц — 3,2 кг, жиров — 0,9 кг, сахара — 500 граммов, картошки — 12 кг. Остальные нефтяники питались не намного хуже. Запомнился 21-й пункт постановления ГКО от 22 июля 1943 года: «…отпустить Наркомнефти в III и IV кварталах 1943 года 700 тонн сухофруктов и 1,5 миллиона человеко-доз витамина «С», а пунктом 23 того же документа выделялось 40 неводов, 70 бредней, 2 тысячи метров сетчатой ткани и прочие рыболовецкие снасти — чтобы работники нефтяной отрасли разнообразили свой стол свежей рыбой. Ещё в 1942 году ГКО резко поднял зарплаты нефтяникам. Использовалась даже аккордно-прогрессивно-премиальная система оплаты труда, которая потом и знаменитым «шабашникам» редко снилась. Директору УНПЗ Василию Рябчикову и главному инженеру предприятия Сталин установил должностные оклады — 2 500 рублей. Причем эта сумма удваивалась при выполнении заводом месячного плана отгрузки горючего. Для сравнения: начальник генштаба РККА имел тогда оклад 3 200. Правда, в том же постановлении от 22 сентября 1942 года вождь отметил, что директор завода «т. Рябчиков» и директор Орского НПЗ «т. Зайцев», которому тоже установили заоблачную зарплату «до сих пор продолжают вредную практику неравномерной выработки бензинов в течение месяца… и срывают тем самым своевременное снабжение фронта авиационными и автомобильными бензинами». Не позволял Сталин расслабляться никому и никогда…
В РГАСПИ нас ознакомили с постановлением ГКО от 21 ноября 1942 года, которое предписывало поставить на УНПЗ в декабре 1942-го и январе следующего года по 36 тысяч тонн нефти ежемесячно трестом «Бугурусланнефть», что в Оренбуржье. Начальник «Башнефтекомбината» Степан Кувыкин предупреждался вождем об особой важности и персональной ответственности за выполнения задания. В какой экстремальный момент Сталинградской битвы это происходило, объяснять не нужно, а башкирской нефти — 97,8 тысяч тонн в месяц для загрузки завода не хватало. Дальнейшее изучение документов ГКО показало, что во время войны сырье поступало к нам ещё из Молотовской и Куйбышевской областей, Удмуртии и Татарии. Важные компоненты для производства авиабензина, выработанные из бакинской нефти, шли непрерывным потоком в Уфу из Москвы, Горького и Саратова. Даже далекий Ванновский НПЗ в Узбекистане поставлял в Уфу пиробензол. Директора предприятий-поставщиков и железнодорожные начальники предупреждались председателем ГКО об уголовной ответственности за срыв поставок. Уфимское горючее военной поры имело свои истоки, таким образом, не только в Башкирии и на Кавказе, но и в других регионах СССР. Тогда не знали модного ныне слова «логистика», но схемы подвоза нефти и прочего сырья в Уфу были оптимально сформированы. Это и кольцевые маршруты и так называемые «вертушки». Узнали мы в архиве и о том, что Башкирия сама поставляла сырье на другие НПЗ страны, в небольших, правда, количествах.
Изучая десятки пожелтевших от времени документов, имевших ранее гриф «секретно» или «совершенно секретно», с «живыми» визами Берии, Молотова, Микояна, Кагановича, других членов ГКО, Политбюро и Совнаркома с личными правками Иосифа Сталина и подписанные его размашистой подписью, начинаешь физически ощущать крайнее напряжение той поры: лаконичные тексты, конкретные решения, жесткие сроки и жестокая ответственность.
Хорошо, когда кто-то врет…
Теперь по поводу каждого третьего танка и самолета... В 2005-м году бывшим заместителем начальника — главным инженером управления ракетного топлива и горючего МО СССР, генерал-майором в отставке Георгием Ширшовым на страницах «Военно-исторического журнала» опубликованы исчерпывающие данные. Общая цифра поставок горючего промышленностью в годы войны составила более 20 млн тонн. Плюс топливо и его компоненты, поставленные по ленд-лизу и прочему импорту— 2,599 млн тонн, горючее заводов европейских стран, занятых Красной Армией — 0,816 млн тонн, а также довоенные запасы наркомата обороны — 1,219 млн тонн.
Элементарный подсчет показывает, что с учетом Ишимбайского нефтеперерабатывающего комплекса, состоявшего к концу войны из трех предприятий и имевшего, по словам Святослава Прокопюка, мощность в полтора раза меньше уфимского, вклад Башкирии — около 1,75 млн тонн в общий военный массив горючего, составляет порядка 7%. То есть 1,05 млн. тонн или 4,3% дало уфимское и 0,7 млн. тонн или 2,9% произвели ишимбайские предприятия соответственно. Причем, судя по документам ГКО, в Уфе производили авиационный и автомобильный бензин, немного керосина, а также толуол. Ишимбай специализировался на поставках не конечного продукта, а промежуточного сырья для уфимского и двух московских заводов: бензинового дестилята, нафты, пиролизного сырья. Выпускался там ещё толуол и в небольших количествах керосин, газобензин, и лигроин. А вот следов производства солярки для знаменитых Т-34, грозных КВ и ИСов в Башкирии мы не нашли. Во всяком случае, планы производства дизтоплива нашим заводам ГКО не ставил. Его если и выпускали, то незначительных количествах. Основной объем солярки производили тогда в Баку и Грозном. Выручили и довоенные запасы дизтоплива, обеспечение которым Красной Армии во время войны даже не лимитировалось. Видимо башкирская «горючка» шла для легких и старых моделей танков с бензиновыми двигателям.
Итог изучения документов ГКО следующий: ни о каком пятом и, тем более, третьем самолете и танке, работавшем на уфимском и даже башкирском горючем во время войны, речь не шла. Имея менее 5% общесоюзной добычи нефти и ограниченные, хоть и возросшие, мощности по её переработке, сложно было обеспечить и десятую боевую машину. Даже значительные объемы привозного сырья и американский изооктан не позволили сделать большего. В СССР, кроме башкирских, работали ещё более двух десятка НПЗ. В одном Баку их было восемь, включая гигант — завод имени Сталина, а ленд-лизовский бензин обеспечил треть потребностей советских ВВС и значительную часть прочей военной техники.
— А как же поэты и писатели? — спросите вы.
Что ж, как творческие натуры и мастера художественного слова имеют право на воображение. Правда, исторические факты не должны подменятся вымыслами. Первичными источниками почти никто не пользуется, а если пользуются, то крайне ограниченно, поскольку многие из них только недавно рассекречены.
Нам могут возразить, припомнив мемуары Николая Байбакова. Действительно, человек это уважаемый, но и к его цифрам нужно относиться критически. Анализируя явные нестыковки, в ряде опубликованных Байбаковым данных о работе «Второго Баку» во время войны и лично общавшийся по этому поводу с бывшим наркомом, Чапай Султанов, не удержался и в сердцах привел после той встречи в одной из своих работ выдержку из поэмы Александра Твардовского «Василий Теркин»: «Балагуру смотрят в рот, / Слово ловят жадно. / Хорошо, когда кто врет, / Весело и складно».
Так случилось, что вся черновая и неблагодарная, но неизбежная работа по разведке и бурению недр, расширению наших НПЗ выполнена во время войны. Тогда же совершенствовалась технология переработки башкирской нефти, а местные нефтяники учились у эвакуированных специалистов. Стремительный рост всех показателей произошел уже после Победы. А кто знал, сколько продлится война? Пойти могло по-всякому…
Приобретенный опыт не пропал даром и, со временем, Башкирия превратилась в крупный центр нефтяной промышленности. Бензин, производимый сейчас в Уфе, соответствует лучшим мировым стандартам, а глубина переработки нефти самая высокая в России — 86%!
Тяжким трудом дались башкирским нефтяникам и нефтепереработчикам небольшие военные проценты, но вместе с бойцами Красной Армии и другими тружениками тыла они одержали свою Победу в мае 1945-го. А перестроечные легенды только умаляют их подвиг. Они в таком приукрашивании совершенно не нуждаются.
