Общение с бизнесом названо главной причиной «скандалов, которые сотрясают в последнее время администрацию Уфы», «задержаний ряда специалистов» и «возбуждения уголовные дел». Разделение бизнеса на тот, с которым надо общаться, и на другой звучало по-новому. На смену былому тотальному friendly, как холодный душ, пришёл тезис о том, что, оказывается, «у нас в правительстве республики есть негласное правило: общение с бизнесменами, предпринимателями должно быть минимизировано... Хочешь получить землю – обращайся в официальном плане, получаешь ответ: можно или нельзя... Промышленники – то же самое. Никто не ходит к нам за преференциями в личном плане». А ведь совсем недавно экономический блок правительства с распростёртыми объятиями носился за любым потенциальным инвестором, обещая именно «частный подход» в решении любых – земельных, налоговых – проблем. А власти Уфы гордились, что те же застройщики так мощно представлены в горсовете: мол, все вопросы города решаются профессионально, по-деловому.
Где стол был яств, там гроб стоит. Надо ли удивляться срочной перемене «семантической окраски» всего, что связано с бизнесом, близость с которым, оказывается, может быть «критической». Разгадка таких лингвистических метаморфоз может быть в специфической ревизии, которую якобы устроило башкирскому Белому дому и республиканским муниципалитетам, как, впрочем, и остальным регионам, контрольно-ревизионное управление Кремля. Еще в ноябре в СМИ просочились подробности этого «анкетирования» региональных чиновников: прежде всего Кремль интересовали а) связи с бизнесом, б) родственные связи, в) участие юрлиц родственников в госзакупках. Это было что-то новенькое. Несколько отставок в башкирском правительстве, случившиеся в последующие месяцы, молва связала именно с этой проверкой: общеизвестно, что у одного чиновника отец был фермером, брат другого занимал большой пост в федеральной госкорпорации. Самое главное, что ни то, ни другое никогда не рассматривалось как признаки коррупции и вообще как что-то, что может быть предосудительным. Фермер получал госсубсидии? – но все фермеры России получают госсубсидии «автоматом»! – ну и так далее.
Республиканская власть заметно напряглась и постаралась «перестроиться». А уфимские власти своими неразборчивыми связями с бизнесом подставили региональное руководство.
На то, что Рустэм Хамитов начал уделять внимание чисто лингвистическим вопросам, я обратил внимание две недели назад, когда слушал его речь на итоговой коллегии минэкономразвития. Мероприятие было обставлено с нерядовым размахом; сам глава Башкирии объяснил это как-то в духе, что это последняя, итоговая из всех «годовых» министерских коллегий, а минэконом – на переднем плане нашей борьбы за инвестиции, инновации и вот это всё. Не меньше полутора сотен чиновников собрались в помещении, которое сейчас несколько комично называется «колонным залом минисельхоза», но вообще это бывший зал Совмина БАССР, под сводами и вызывающими люстрами которого наверняка когда-то растерянные чиновники обсуждали ещё марксовские тезисы. Рассказывая о кооперативах и народных предприятиях, Рустэм Хамитов довольно подробно рассказал о семантике термина «кооператив» и тех смысловых оттенках, которые пристали к нему ещё в советское время. Он напомнил, что «слово скомпрометировано ещё в далёкие 80-90-е годы, когда принимались постановления, решения, закон о кооперации, и кооператорами называли нечистых на руку людей. Мы всё это хорошо помним. Но это не значит, что принципы совместной работы опорочены раз и навсегда».
Как лингвист я сразу понял, куда ветер дует и какое направление языковедческой мысли станет основным, и не ошибся. Несколько дней спустя, общаясь с гражданами в формате «прямой линии», глава Башкирии явил пример кардинальной смены семантической окраски ещё одного слова – «бизнес».
Между тем в истории есть интересные примеры: в 1952-м, за год до смерти и в условиях обострившейся борьбы окружения за власть, Иосиф Сталин вдруг выпустил «Марксизм и вопросы языкознания», учебник – не учебник, брошюру – не брошюру, но, в общем, некий лингвистический манифест.
Говорили, что сочинил его академик Виноградов, но пожилой вождь, по крайней мере, добросовестно переписал трактат от руки, насытив собственной политической риторикой и стилем. Он был у Сталина уныл, но тяжеловесен, генералиссимус любил заунывно перечислять с трибуны тезисов по двадцать в духе: «У нас не было химической промышленности, – у нас есть химическая промышленность».
К тому моменту Сталин, конечно, считался корифеем всех наук, а звание академика ему присвоили ещё до войны, но, тем не менее, учёные вконец растерялись от крутого поворота темы. Одно дело «Экономические проблемы социализма» и вот это всё, другое дело – сфера, которая считалась не менее локальной, чем какая-нибудь микробиология. Тем не менее, за считанные месяцы, оставшиеся до смерти вождя, брошюра успела переиздаться раз шесть. Откройте любой вузовский учебник языка, выпущенный в 1952 – 53 годах, и вы увидите, что «великий труд» обязательно и многократно цитируется во введении. Мой дедушка после войны был завкафедрой и описывал довольно бессмысленные сеансы «повышения квалификации», когда он добросовестно разъяснял основные положения брошюры преподавателям, видя перед собой пустые глаза: они ничего не понимали, да и он толком не понимал, к чему этот набор общих сведений и в чём его «эпохальное значение».
В наше время до лингвистических трактатов, изданных в Кремле, конечно, дело не дошло, но, возможно, всё впереди. Вероятно, нас ожидают и другие перемены в риторике и языковых нюансах. Не переключайтесь.
