Перед лицом абсурдной судьбы
Пьеса, написанная почти век назад, все так же начинает с бытовой пошлости и постепенно выводит к вопросам вселенского масштаба. В центре - безработный Семен Подсекальников. Его неудачная попытка уточнить ночью у жены, осталась ли ливерная колбаса, оборачивается скандалом и обещанием героя наложить на себя руки. Сказанная в сердцах глупость со сказочной скоростью облетает город. Немедленно представители различных классов – интеллигенции, торговли, духовенства, а также легкомысленные дамы на иждивении – атакуют Подсекальникова просьбами застрелиться не просто так, а по причинам, из-за которых они не могут спокойно спать. Семен Семенович рад, что на него в кои-то веки обратили внимание, и соглашается взять на вооружение сложносочиненную причину самоубийства. В пиковый момент у него не хватает духу уйти в мир иной, публика негодует, но вакантное место жертвы быстро занимает «замечательный тип, положительный тип» Федя Питунин, оставивший записку: «Подсекальников прав. Действительно жить не стоит».
В уфимской постановке первыми обращают на себя внимание минималистичные декорации, выполненные в супрематической стилистике. Расположение дверей, которыми регулярно пользуются актеры, - в глубине сцены по центру зала и по бокам – напоминают известную сказочную развилку с надписью на камне: «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – жизнь потеряешь, прямо пойдешь – жив будешь, да себя позабудешь». Подсекальников, который мечется от одной предсмертной записки к другой, но ходит исключительно по прямой, в общей кутерьме и правда теряет себя. Художник-постановщик спектакля Юлия Гилязова связала визуальную концепцию «Самоубийцы» с интересным жанровым уточнением:
– Декорации мы выполнили в стиле русского авангарда 20-х-30-х годов. Это послужило, в том числе, отсылкой к той эпохе, о которой идёт речь в пьесе. А вот костюмы слегка осовременили, сделав их более привлекательными для современного зрителя. Такое сочетание будет хорошо отвечать задумке режиссёра сделать из спектакля комедию на грани с фантасмагорией.
Комедия делает жанровый прыжок в самом первом эпизоде: Подсекальникову снится сон, где в ярком мареве маршируют персонажи пьесы, держа огромные палки колбас, словно сабли. Бредовое видение, замешанное на реальности, приближает действие к фантасмагории, гротескному набору причудливых видений. Оказываясь в этом контексте, происходящее начинает играть иными красками. В частности, писатель Виктор Викторович, которого сыграл народный артист РБ Линар Ахметвалиев как нечто среднее между Толстым и Высоцким, постоянно грезит о том, чтобы «заронить червячка», то есть посеять сомнение в необходимости продолжать жить. Это в буквальном смысле связывается с еще одной фантасмагорией об одиноком человеке перед лицом абсурдной судьбы – «Превращением» Кафки.
Бегущий человек
Необычную эволюцию переживает безграмотное дитя эпохи - курьер Егорушка, сыгранный Азатом Маликовым. В какой-то момент он предстает перед публикой эдаким Швондером в черной кожаной куртке и, уточнив, что при социализме человека не будет, а только огромная масса масс, палит в зрительный зал из пулемета. Это ярко характеризует и самого персонажа, и вообще всю постреволюционную эпоху. Этими несколькими фрагментами жанровый уклон исчерпывается, в остальных деталях пьеса идет по тексту и без особенных шагов в сторону. А жаль, потому что большая свобода в интерпретации и развитие гротескной стилистики позволили бы сделать спектакль менее привычным и более интересным.
Постановка Московского театра Сатиры конца 80-х, которую в некотором смысле можно считать точкой отсчета в сценической истории пьесы, фокусируется на внутреннем состоянии главного героя. Это удачная попытка продемонстрировать внутреннюю тишину, вернее оглушение, которое чувствует Подсекальников, за которого уже все оперативно порешали. Актеры Молодежного театра играют нарочито экзальтированно, в своей надрывной декламации они заходятся до исступленных вскрикиваний с всплесками рук и выпученными глазами. Исключение составляет пара ключевых монологов главного героя, которые произносились на чуть менее восторженных тонах, но с неизменной лирической мелодией на фоне. Такое сгущение красок, конечно, работает на усиление простецкого комедийного эффекта, а тотальное поглощение героев этой манерой поведения намекает на то, что даже Подсекальников ничем особенным не выделяется из толпы, плоть от плоти гнилого общества. Тем не менее это яростное заламывание рук быстро начинает доминировать и надоедать, в ней тонет как само действие, так и всевозможные смысловые оттенки. Для решения тех же творческих задач можно было выбрать более комфортную систему существования на сцене, потому что наблюдать это взбалмошное переигрывание два с лишним часа попросту невыносимо.
Во многом поэтому Подсекальников, которого сыграл Евгений Лопатин, не выглядит персонажем трагическим, хотя хочет таковым казаться. Заводит трагическую шарманку даже аскетичный саундтрек к спектаклю – песня Высоцкого «Разбойничья» в исполнении Гарика Сукачева, которая замещает, в том числе, и траурный марш. Здесь Семен Семенович, эдакий тезка Горбункова из «Бриллиантовой руки», инфантилен и инертен, он больше похож на современного подростка-бездельника, бегущего от шумной реальности, чем на взрослого в пусть и комичной, но кризисной жизненной ситуации. Но в своей детской беспомощности, которую перед лицом судьбы порой испытывают все, он не вызывает сочувствия и симпатии – будто это шахматная фигура без особых примет. Из-за этого волей-неволей на первый план выступают комедийные элементы, не слишком омрачающие смех превратностями судьбы.
Злоключения антисоветской пьесы
Когда в финале Подсекальников перед толпой вытаскивает пистолет и истерично предлагает «одалживаться», он держит его дулом вперед, то есть будучи готовым выстрелить, а не отдать. В этом жесте, который театры предпочитают трактовать каждый по-своему, он снова соприкасается с образом инфантильной молодежи, у которой за последние годы в России сформировались особые отношения к перешагиванию границы между жизнью и смертью. Подсекальников запутывается в уговорах и играх, как школьник – в терниях «Синих китов» и других «групп смерти». Он готов палить в толпу, как обезумевший подросток, потому что не обладает иммунитетом к такому безумному давлением извне. В этой неожиданной синхронности с новостями из разных уголков страны Молодежный театр все-таки попадает в целевую аудиторию. Остается только вопрос, сможет ли эта самая аудитория разглядеть себя в истории столетней давности.
Стоит отметить, что пьеса, написанная в 1928 году, долгое время не могла выйти на сцену. «Антисоветское произведение» в свое время безуспешно пытались ставить Мейерхольд и Станиславский, попытки театра на Таганке, Сатиры, имени Вахтангова закрывали после нескольких премьерных показов. С развалом СССР спектакль все-таки обосновался на театральных подмостках. Настоящий бум, связанный с «Самоубийцей», начинается в нулевые: только за последние пять лет в России и за рубежом состоялось 16 более-менее известных постановок.
Эту популярность понять несложно. Тут и абсурдные кафкианские обстоятельства, которые в той или иной форме можно наблюдать сейчас на просторах нашей страны, и отсутствие героя, способного на поступки. Подсекальников отказывается носить этот статус, потому что для этого ему нужно умереть и желательно прямо сейчас. К слову, его даже настоящей причиной финального самоубийства считать сложно: писатель Виктор Викторович своевременно «сочинил своего Подсекальникова и влюбил в него Федю Питунина».
Если затронутые в постановке Молодежного театра темы актуальны и напрямую связаны с повесткой дня, то форму их подачи нельзя назвать привлекательной. Интерес к деталям, которые режиссер предлагает поверх литературного текста, опрокидывает захлебывающаяся от выражения актерская игра. Тем не менее есть уверенность, что постановка все-таки найдет своего непритязательного зрителя, воспитанного местными театрами на таких же скучно-восторженных интонациях, и пройдет с традиционным для республики необъяснимо равнодушным восторгом.
