«В 11 классе уже судился с мэром города»
Дмитрий Захаров - прозаик, работающий в жанре антиутопии и социально-политического триллера. Из-под его пера вышли романы «Средняя Эдда», «Кластер». В романе «Комитет охраны мостов» рассказывается о родной для автора Сибири, где два журналиста расследуют дело, в котором фигурируют многомиллиардный коррупционный проект, радикальная студенческая организация и даже древнее северное божество, снова требующее жертв.
- Я долгие годы работал журналистом издательского дома "Коммерсант". В этом смысле я, кстати, связан с Уфой особыми узами, потому что, когда здесь запускался "Коммерсант", я приезжал, участвовал в работе уфимской редакции. Именно поэтому она для меня на особом счёту. Но дело в том, что уже больше десяти лет я там не работаю и в целом мои сопряжения с журналистикой все эти годы эпизодические. Бывает что-то пишу, конечно. Так что сегодня больше про книжки будем говорить.
- Поделитесь своим опытом работы в "Коммерсанте".
- Кстати, редкий случай, когда меня спрашивают про что-нибудь журналистское. Я учился в 9 классе и уже писал в городскую газету, а в 11 классе уже судился с мэром города. Мэр подал в суд на газету, на 11 публикаций, в которых ущемлялись его честь и достоинство. Но как меня это мотивировало! Прийти в суд вместе с настоящими журналистами! Целый мэр, а я - одиннадцатиклассник. Я чувствовал себя настоящим борцом. Я стоял на той стороне, где стоят воины света. И вот я стою вместе с ними, а там тьма разливается. Конечно, я потом со временем в более многоцветном виде стал видеть мир. Я с ранней юности в журналистике: когда пришёл поступать в университет, у меня была большая пачка публикаций и меня спросили: "Это все ваше?". А мне было тогда 17 лет. Конечно, журналистика для меня многие годы была делом жизни. Я очень тяжело переживал то, что с ней происходило. Я очень радовался, попав в "Коммерсант", потому что для меня это был эталон, высочайший стандарт. Мне казалось, что наконец-то я прибился к своим, меня взяли в лейб-гвардии полк, что я среди икон практически. И, конечно, первой ласточкой стало закрытие НТВ. Затем происходило много других событий, уничтожали газету "Ведомости". Она до сих пор существует, но я её помню не такой. Я видел, как это происходит, и все это было очень болезненно. Это как будто с членами твоей семьи происходит, потому что это дело твоей жизни, очень важные материи. И из журналистики я ушёл во многом потому, что мне очень тяжело смотреть на это и очень тяжело присутствовать.
- После "Средней Эдды" сложилось впечатление, что автор - матёрый журналист, которому хочется излить все, что он не мог сказать людям, как журналист. Так ли это?
- Книга вышла ещё в 2019 году, и с ней, если так нагло можно сказать, я стал относительно известным писателем. Что в ней происходит? В Москве появляется загадочный художник-граффитист, который рисует муралы на стенах домов. Эти граффити всегда с политическим подтекстом, обыгрывают какую-то ситуацию остроактуальную. Но дело не только в этом. Дело в том, что потом кто-нибудь обязательно из героев этих муралов погибает. Мы, читатели, знакомясь с историей, не знаем, есть ли между этими событиями связь. Герои книжки тоже пытаются это выяснить между собой. В общем его все ищут: кто-то для того, чтобы прекратить это все дело, а кто-то для того, чтобы сделать ему более выгодный заказ на кого-нибудь. Главный герой работает в политтехнологической структуре при мэрии Москвы и администрации президента, которая, собственно, занимается поиском этого художника.
«А что во власти такого сакрального?»
Автор попытался ответить на вопрос, насколько это журналистская история.
- С одной стороны, её писал автор - бывший журналист, поэтому трудно это родовое клеймо куда-нибудь деть. С другой стороны, эта история не про журналистский опыт, потому что после журналистики я работал как раз в политическом пиаре некоторое время. Давным-давно ушёл и больше туда не очень хочу приходить. И результатом некоторого моего осмысления и опыта стала книга "Средняя Эдда". Я долго про неё думал и долго ее писал. Как раз не так лихо, как журналисты. Вот чем отличается на самом деле журналистика от писательства? Журналистика - это штука быстрого действия. Что-то произошло - и ты на это отреагировал. А писательство - это история гораздо более длительная. Учитывая, что я писал "Среднюю Эдду" больше пяти лет, то, конечно, признать это журналистским опытом мне трудно. Для меня это история 2011-12 года, когда в Москве и не только в Москве происходили массовые протесты. Ну и, собственно, как это происходило, почему и как на это реагируют люди за занавесом. Вернее, я немножко отодвигаю занавес и показываю: "Дорогие друзья, вы думаете, что там происходит вот это и вот это, а посмотрите, что на самом деле происходит..."
- Это что-то из разряда десакрализации власти?
- Ну а чего в ней такого сакрального? Я, как человек в разное время работавший в соприкосновении и даже внутри некоторое количество времени разных бюрократических структур, не вижу в них ничего сакрального. Это такой способ бытования, но ничего загадочного, удивительного в нём нет и уж тем более каких-то особых смыслов, на мой взгляд. Но у меня часто спрашивают про соотношение журналистского и литературного, насколько это разные навыки. Иногда бывает такое критическое замечание, что это журналистская проза. То есть это не литература большого полёта, а наоборот, литература ближнего прицела.
По мнению Дмитрия, «самое глупое занятие писателя - пытаться оппонировать критикам».
- Говорить: "Нет, на самом деле я имел ввиду не это". Это бессмысленное занятие, стараюсь таким не заниматься. Но, мне кажется, на свой личный взгляд, что журналистика, правда, совершенно другого характера профессия, совершенно по-другому работает и с текстом, и со смыслом, и назначение у этого всего очень разное. А общее у этих вещей только то, что буквы на экране собираются в некие слова, остальное все довольно разное. Что такое журналистская проза я не очень понимаю. Мне кажется, на мой взгляд как читателя, что бывает хорошая проза, а бывает не очень. Но это каждый читатель определит уже для себя что есть что.
- Может быть, это попытка журналиста сказать то, что он не может сказать в журналистике? Вы не считаете, что сегодня проза - это хороший вариант для журналиста?
- Я в этом смысле скажу пару слов про книгу "Комитет охраны мостов". Рассказывается в ней, как в сибирском городе Красноярске, откуда я родом, происходит судебный процесс над группой школьников и студентов, которых обвиняют в том, что они собирались взорвать мост через реку Енисей. О том, насколько это справедливо, насколько это имеет отношение к реальности, что вообще происходит и нет ли у этого дела какой-то другой подоплёки - все рассматривается в ходе этой книжки. Ведется расследование силами журналистов. Один молодой и глупый, второй, наоборот, нанят с конкретной целью, но тем не менее они по-разному узнают про эту историю. Плюс персонажами являются родители школьников и студентов, которые предлагают свою версию происходящего. Теперь что касается вопроса непосредственно. Есть ли в этом попытка высказаться на тему, которую рассказать по-другому невозможно? И да, и нет. Нет, потому что у меня не было такой задачи: давайте мы расскажем, как на самом деле происходило одно из дел подростков, каких много на самом деле.
«Читатель в России – это разведенная женщина 35-55 лет»
Захаров отмечает, что честно предупреждает читателей "Комитета охраны мостов", что это самая мрачная его книга.
- Наверное, не самая лёгкая для прочтения. И я извиняюсь перед читателем, что в не самые простые времена я не предлагаю простого выхода из неприятной реальности. Но мне кажется, что и сейчас нужно разговаривать не только об эскапистских темах, не только про драконов. Но я против драконов ничего не имею. Вот Алексей Сальников написал книгу про драконов, я очень хорошо к нему отношусь. Его произведение "Отдел" считаю одной из главных русских книг последних десятилетий и являюсь фанатом этой книжки. В книжках про уход от реальности нет ничего плохого, каждый по-разному проживает травмирующие события реальности. Я сам про Гарри Поттера читаю с большим удовольствием.
- Кстати, литература сейчас - это способ ухода или способ анализа того, что происходит? Какие тренды наблюдаете в литературном сообществе среди современных авторов?
- Слушайте, тренды разные. Нельзя не сказать о понятии "попаданцы" и "попаданчество", это очень яркое явление. Сейчас, скорее, оно пошло на спад. Если вдруг кто-то не знает, объясню, что попаданческая литература - это про то, как раз "и сисадмин Сергей перенёсся к Ивану Грозному, рассказал ему, как правильно выиграть Ливонскую войну" и они вместе её выиграли. Или десантник Василий перенесся к Иосифу Сталину. Одним словом, это люди из современности, которые переносятся в какой-нибудь важный исторический момент к историческому персонажу или сами его замещают, а затем переигрывают историю в нашу пользу. Когда такой литературы становится очень много, а у нас её в середине 2000-х годов стало огромное количество, это хорошо говорит о настроениях общества. Читающему сообществу кажется, что все устроено несправедливо и нужно вернуться в некую реперную точку, повернуть там рубильник, чтобы все стало справедливо. Здесь огромный запрос на некую другую картину справедливой исторической и геополитической реальности. Это желание погрузиться в прошлое и как-нибудь его ласково переиграть. Желательно без проигрыша. Что это как не эскапизм? Вот она эскапистская литература как есть: давайте мы уйдём из этой опостылевшей реальности и как-нибудь её с Иваном Грозным переиграем. Тренд на то, что мы все пошли к драконам, а они к нам - это тоже эскапистская история. И она тоже есть, причем в мировом масштабе.
- Кто ваш читатель?
- Думаю, что это самые разные люди. Читатель в России - это женщина 35-55 лет с высшим образованием, у неё один или два ребёнка, скорее всего она разведена. Это усредненный портрет читателя. Но, конечно, это очень большие упрощения. Читатели разные, у кого что отзовётся, кому это будет близко, а кому нет - это очень индивидуальная настройка. Есть прекрасные книжки, но они не дают мне такого счастья, как какие-то другие книжки, которые, возможно, не такие великие, но они "попадают" непосредственно в меня, про меня говорят со мной, в резонанс со мной входят. Так это и работает. Дело не только в величии текста, но и в том, как он взаимодействует с читателем. В детстве я читал книгу Владислава Крапивина "Застава на Якорном поле" и плакал. Очень боязно во взрослом возрасте прочитать кумиров детства. Я перечитал пару лет назад "Заставу на Якорном поле" и снова чуть не плакал. Это такая же прекрасная книга, как и тогда. И, может быть, это не для всех так, может быть, не все плачут. Но для меня это важная история. Сегодня книга перестала быть универсальным носителем информации, каким она была в моем детстве. Тогда, чтобы подготовиться к занятию, нужно было прочитать книжку, чтобы узнать, какова проблема чего-то, нужно было почитать книжку. Раньше это была безальтернативная история, а теперь можно посмотреть YouTube, «Википедию» и еще что-нибудь. Одним словом, обойтись без книги. И это, с одной стороны, перестало возвышать писателя. Зато позволило проводить читателю время с той книгой, которая ему нравится. Нравятся попаданцы - пожалуйста.
«Критики возвеличивают всякую бездарность»
- За ситуацией в сфере литературы очень внимательно следят люди, наблюдающие за формированием в России идеологического поля. Учитывая, что вы - писатель остросоциальный, сталкивались ли с какими-то неприятностями?
- В Екатеринбурге буквально за пару дней отменили выступление нескольких авторов. Я сам год назад был в Екатеринбурге на фестивале "Красная строка". Очень жаль, что так происходит. Да, конечно, всегда были и теперь тоже есть люди, которые рассказывают, что все устроено неправильно. В том числе издатели издают не тех писателей, а нужно издавать вот этих. Критики возвеличивают всякую бездарность. Это было всегда, это не новое явление. Просто теперь новые средства коммуникации и канал в «Телеграме» позволяет ознакомиться с этим большому количеству людей. Раньше человек писал об этом на форуме в Саратове, его читали три человека. А теперь он написал в «Телеграме», его 15 раз перепечатали в разных местах. Потом ещё кто-то подумал, что именно благодаря этому кто-то испугался и кого-то отменили и перепечатали ещё 15 раз. Вот мы теперь все знаем, как зовут этого человека, а раньше бы никто бы о нём бы никогда не услышал. Такая проблема есть. Связано ли все это с цензурой?
Писатель считает, что «мы имеем дело в писательской среде примерно с тем же, с чем сталкивалась в свое время журналистика».
- Я наблюдал, как из соображений "лишь бы чего не вышло" становилось все меньше информации. Дело не в том, что страшные люди звонили и говорили "немедленно сними" - такое бывало редко. А вот идея "давайте мы про это не напишем, чтобы Иван Иванович не обиделся" была гораздо чаще. И постепенно поле, о котором можно говорить, сузилось самоцензурой. И теперь мы видим плоды этого. В писательской среде происходит сейчас нечто похожее, пока ещё на начальном этапе. Придёт ли это к чему-нибудь другому? Не знаю. Бывало ли такое, что меня звали, а потом нет? Бывало. Но дело здесь даже не в остросоциальности, а в том, что всегда есть какое-то количество людей, которые сочтут ваш труд бессмысленным, графоманским и так далее. Это случается с любым текстом. Весь вопрос в том, что люди, которые принимают те или иные решения о проведении фестивалей или приглашении куда-то, слушают они это или не слушают. А это уже частный выбор. Случаев, когда сверху говорили, - немного. Случаев, когда организаторы сами себя напугали, гораздо больше. Моя личная позиция - падать до удара не надо.
- Как относитесь к коллегам, с которыми не согласны в принципиальных вопросах?
- Я считаю, что взрослые люди имеют право выбирать то, что считают нужным, и нести ответственность за это. У каждого свой путь, и это выбор взрослого человека. Идея о том, что взрослый человек несколькими репликами перевоспитает другого взрослого человека, кажется мне несколько наивной. Так можно, безусловно, набить друг другу морду, а других последствий получить нельзя. Я не склонен к такому решению вопросов. Тратить время на тех, с кем ты радикально не согласен? Мне книжки читать некогда и писать. У меня ребёнок маленький, много дел, мне некогда этим заниматься. Если бы я понимал смысл этой деятельности, мне было бы это хоть как-то понятно. А измазать друг друга разными субстанциями через интернет - зачем это нужно? Я представляю, что они могут написать. Я подозреваю, они представляют, что я могу им написать. Мне на это, честно, жалко времени. Я не выясняю отношений и не собираюсь этого делать. Мне есть чем заняться.
«Вздрагиваю, когда обращаются по имени-отчеству»
- В России есть еще один писатель Дмитрий Захаров - ваш тезка...
- Да, который пишет фантастические романы. Это сугубо фантастика в классическом понимании. Мы друг другу, подозреваю, некоторым образом портим жизнь, потому что его, наверное, принимают за меня, а меня - за него. Некоторые сервисы объединяют все наши книжки, приписывая то мне, то ему. Мне, человеку с фамилией Захаров, в России вообще не то что бы уж очень просто. Когда я работал в "Коммерсанте", там работали три Захаровых и два из них были Дмитрии.
- Может быть тогда добавлять отчество?
- Вы думаете, представляться все время с отчеством? Мне трудно - у журналистов есть такая поговорка, что у журналиста нет отчества. В том смысле, что в журналистской среде не принято друг к другу обращаться по имени-отчеству. Причем вне зависимости от возраста - так сложилось исторически. И я до сих пор вздрагиваю, когда ко мне обращаются по имени-отчеству. Хотя я уже не столь юн, как хотелось бы, но так и не привык к такому обращению. Так что, боюсь, сервисы все ещё будут нас путать с коллегой. Ну что делать? Такова жизнь. Есть сайт "Лаборатория фантастики", который ведёт учёт и контроль всех фантастических произведений. И вот там есть страница про меня, которую написали какие-то люди. Там есть страница про меня и внизу подпись "Дмитрия Сергеевича не стоит путать с другим Дмитрием Захаровым" и ссылка на другого автора. Вот, видите, такой выход.
- В новом романе "Ржавые звезды" действие будет происходить в Москве или регионах?
- В моем новом романе действие будет происходить в маленьком закрытом городе. Я сам родом из маленького закрытого города, но это там неважно. В "Средней Эдде" важно, что действие происходит в Москве. В "Комитете" важно, что действие происходит в Сибири. Хотя, наверное, это мог быть не Красноярск, а Омск или другой сибирский город. В новом романе география не важна, но я опять же описываю какие-то вещи, которые мне знакомы, которые я помню, которые представляю, как работают. Я их развинчиваю и знаю, что внутри. В этом смысле Ислам Ханипаев, прекрасный писатель из Дагестана, может писать не про Махачкалу, а у него все равно будет про Махачкалу. В том смысле, что он все равно собирает эти миры из своего опыта. А я из Красноярска во многом, хотя ещё раз говорю, не только, но тем не менее.
- В серии "Актуальный роман" с вами издавался автор из Уфы Игорь Савельев. Читали ли эту книгу и как её оцениваете?
- Я читал "Как тебе такое, Iron Mask?". Сейчас уже практически забытый мем. Это небезынтересный текст. Он не входит в число моих наиболее любимых текстов современности, но я вообще за то, чтобы текстов про сейчас и про "5 минут плюс, 5 минут минус" было больше. Мне кажется, мы про это мало рефлексируем. И это ведет к логическим ошибкам в наших размышлениях. Мы в целом как общество не очень разобрались в некоторых сделанных нами серьёзных ошибках, поэтому ходим по кругу зачастую.
- Что считаете писательской работой? Только создание качественного текста или ещё какой-то пул задач?
- На самом деле писатели - разные люди, и я видел разные подходы. В Красноярске жил прекрасный писатель Михаил Успенский. Так вот Успенский мог год ничего не писать, вообще не подходить к ручке и бумаге или к компьютеру. Он все это время думал. Сейчас многие авторы пользуются схемами повествования. Я сам рисую схему, визуализируя какие-то сюжеты. А он ничего такого не делал. Он год или два года ходил и думал, а потом садился и писал роман за месяц. Огромный, толстый роман. К этому моменту он знал всё. Он знал, кто куда пошёл, как кого зовут, что к чему отсылает. У него был в голове абсолютный план, не было на письме никакого экспромта. А рядом сидел и писал Андрей Лазарчук, который честно всегда признавался, что он садится за лист и не знает, что будет написано через абзац. Стивен Кинг признавался, что пишет так же, что он никогда не знает, чем заканчивается его текст. По книгам Стивена Кинга это, к сожалению, иногда видно. Хотя он отличный автор, я очень люблю Стивена Кинга, великий писатель.
«Я не пишу много, чтобы потом сокращать»
- Когда писатели находят время, чтобы писать?
- Когда нормальные люди идут отвлечься, посмотреть сериал. У меня иногда спрашивают: "А ты смотрел сериал?". А я, скорее всего, не смотрел, потому что мне некогда было. В этом ничего хорошего нет, я бы лучше сериал посмотрел. Но я вместо этого сажусь писать. Но иногда побеждает сериал. А вообще, чтобы писать книгу, надо сказать домашним "отойдите", хотя нужно посидеть с ребенком, закрыть дверь и сказать: "я пишу".
- Издательство не торопит?
- Бывает по-разному. Иногда есть очень жёсткие дедлайны. Вот, например, в Москве будет презентация сборника "Механическое вмешательство", где авторы писали вместе с нейросетью. Я с интересом поучаствовал в этом проекте. Там были чёткие сроки, договор и были прописаны кары, которые тебя ждут, если нарушишь договор. Иногда по-другому: я говорю издательству, что закончу новую книгу к концу зимы. Издательство, зная меня, говорит: "Ну-ну, к лету бы закончил, было бы хорошо". Но в самом конце лета роман был написан процентов на 98 по моим представлениям. К концу зимы я понял, что проваливаю сроки, работы еще много и многие свои активности свернул. Много куда не поехал и много чего не сделал просто чтобы писать книгу. Она могла бы быть уже закончена, если бы мне все нравились. Но некоторые вещи мне не нравятся, и я стараюсь их переделать.
- Многое приходится сокращать?
- Я не пишу много, чтобы потом сокращать. Если уж совсем честно признаваться, то я в этом смысле перфекционист. И пока мне не нравится фрагмент текста, я не иду дальше. Расскажу, как пишут нормальные авторы. Например, Шамиль Идиатуллин, мой добрый товарищ, человек, которому я много чем обязан. Это он меня позвал в Москву, когда я был корреспондентом в Красноярске. Мы работали вместе с ним в Москве, а теперь мы с ним еще и коллеги по писательскому цеху. Шамиль пишет, как нормальный человек. То есть он сначала пишет черновик, а потом он начинает его, что называется, инкрустировать, вышивать. Я так не могу. Я бы хотел, но не могу. Когда я попробую пройти некий текст, а мне не нравится, я не чувствую, что я эту эмоцию туда зашил, не чувствую, что слова стоят именно на тех местах, на которых должны стоять, меня это гложет, это как заноза. Я должен вернуться и переписать. Пока мне не нравится этот строй слов, я не могу пройти дальше. И да, я могу переписывать какую-нибудь главу много раз или фрагмент главы, или я могу потратить несколько часов на то, чтобы написать абзац текста. За это время Ислам Ханипаев напишет повесть. Я очень люблю Ислама Ханипаева, это я от доброй зависти так говорю. Одним словом, я так не умею и тут уже вряд ли возможно что-то поправить. Я так пишу и пишу долго. Шамиль Идиатуллин по сравнению со мной пишет быстро и раз в полтора года выдает роман. А я пишу романы по пять лет.
- Нет ли у вас ощущения, что мы все вместе находимся в сюрреалистическом сюжете? Кажется, что новостная воронка нас затягивает. Но может нам можно как-то выскочить из этой "книжки"?
- Вероятность того, что мы все загружены в какую-то матрицу, существует, я не могу её отрицать. Иногда так действительно смотришь на вот это все и думаешь, что это какие-то не очень талантливые сценаристы писали и что могли бы и поинтереснее сделать. Как это было у Маршака в "Двенадцати месяцах" - врешь-врешь и нечаянно правду скажешь. Это, кстати, главная писательская заповедь, мне кажется. Но я не обладаю никакими экстрасенсорными способностями и предсказать вам не могу. Может быть выяснится, что все нарисовано на куске старого холста. Я только про некоторые социальные механизмы могу рассказать. Некоторые думают, что есть государственные мужи и они там сидят и что-то знают такое, чего мы не знаем и поэтому они могут принять определенное решение. Каждый раз, когда вам так начинает казаться, вы это гоните от себя. Ничего такого они не знают, честное слово. Я живой свидетель нескольких таких случаев, когда всем казалось, что всё не просто так. Есть фильм "Прометей" Ридли Скотта, в котором человечество летит на далёкую планету, чтобы найти там бога. И успешно справляется с этой задачей. Только бог оказывается психопат и убийца.
